Одесса — жемчужина у моря

В конце 1930-х годов по Одессе и Одесской области прокатилась целая волна убийств, разбоев и грабежей, в ходе которых преступники без предупреждения открывали стрельбу из огнестрельного оружия. Напуганные жители Одессы боялись даже выходить на улицы и оставлять без присмотра свои квартиры. Да и в собственном доме не было спасения: люди боялись уснуть, чтобы не прозевать «шаги смерти»…

Если составить идеальный портрет преступника с характерными качествами и привычками, то перед нами предстанет человек, руководивший всем этим беспределом, при встрече с которым содрогались даже криминальные авторитеты Одессы. Речь идет об уроженце города А. Шевцове. Он был не только хладнокровен, беспощаден и злопамятен, но и остроумен, хитер и изворотлив. За его плечами была серьезная «школа». Неоднократно судимый Шевцов прошел «обучение» и серьезную практику в преступной группировке известного криминального лидера Гриневича, банда которого отличалась особым вандализмом. В 30-х годах она буквально парализовала волю жителей Южного региона, вызвав серьезную обеспокоенность правоохранительных органов, которые долгие годы безуспешно пытались обнаружить и арестовать преступников.

Бандиты были осторожны и дальновидны. Гриневич добивался, чтобы никто и никогда не узнал о существовании их группировки. Все члены банды следовали установленному правилу: ничего не знаю, ничего не слышу, ничего не помню. В результате, например, оперативники долгое время пытались решить такую головоломку: как получается, что при существовании преступной группировки, совершающей разбойные нападения по заранее хорошо обдуманному плану, никто не видел даже двух членов банды вместе в их «нерабочее время». Действительно, эти люди никогда не отдыхали вместе и даже не разговаривали друг с другом. Случайно встретившись на улицах, они делали вид, что незнакомы.

Дело в том, что все «явки» проходили на конспиративной квартире в определенные дни и в четко установленное время, где бандиты и составляли план очередного преступления.

Гриневич внимательно следил за каждым «братком», распределял преступные роли, а также занимался приобретением «спец-средств»: оружия, боеприпасов, удавок, перчаток, масок и т. п. Его «правая рука» — Шевцов являлся «мозгом» группировки. Полученный опыт пригодился ему уже как главарю преступной группировки. Шевцов наперед просчитывал всю преступную деятельность братков, следил за работой оперативников и вовремя «заметал следы», не оставляя милиционерам ни единого шанса на успех. И тогда сотрудники одесской милиции обратилась за помощью к известному розыскнику, легендарной личности — Москвичу.

В июле 1942 года во время немецко-румынской оккупации Одессы по предложению Степана Бандеры в наш город прибывает проводник ОУНа Богдан Олиференко. Он поселился на Слободке, сняв полностью домик с небольшим участком земли, на котором был разбит роскошный цветник и рос прекрасный фруктовый сад. Первые пятнадцать дней Богдан обживался, знакомился с соседями, но преимущественно с украинцами, интересуясь их отношением к оккупантам и к национальной «самостийной» идеи. Олиференко в беседе подчеркивал, что фашизм — это зло для порабощенных народов и особенно для украинцев, так как немцы только и делают, что смотрят, как захватить плодородные украинские земли и подмять под себя трудолюбивый украинский народ, превратить жителей в рабов «арийской» расы. Богдан отлично знал историю Украины, рассказывал окружающим, как был бы счастлив украинский народ без всех этих немцев и большевиков. Зная хорошо историю Одессы, Олиференко рассказывал, что в Причерноморье до прихода Суворова с де-Рибасом проживали преимущественно потомки запорожских казаков — украинцев по национальности. В районе Пересыпи их было свыше двухсот семей, а общее количество — 726 человек, что в пятнадцать раз превышало число жителей крепости Хаджибей и его окрестностей. Богдан увлекательно рассказывал подробности взятия турецкой крепости Хаджибей, отсутствие координации между войсками во время взятия крепости и неоценимую помощь черноморского казачества во время осады и падения крепости. Он останавливался на подробностях градостоительства Одессы, рассказывал о ближайшем помощнике графа Михаила Семеновича Воронцова — Ивана Ярошенко, который активно развивал Одессу — ее архитектуру и санитарно-эпидемиологическую службу. Близлежащие села — Усатово, Нерубайск, Гнилеково, Александровка, как и вся Одесская область были украинскими. Вскоре Олиференко сколотил возле себя группу из двадцати семи человек и начал знакомиться со студентами, работавших во время оккупации медицинского института и университета.

Вскоре группа пополнилась еще двенадцатью студентами первого и второго курса института и университета, причем пять из них были не украинцами, а русскими. Это были студенты второго курса медицинского института А. Сташков, Н. Росляков и университетские — А. Лебедев, Н. Журавлев… С. Григорьев. Члены ОУНа занимались прежде всего самообразованием, изучали литературный украинский язык и классиков украинской литературы и искусства, люто ненавидели оккупантов — немцев и румын — и готовы были к активным боевым действиям.

В декабре 1942 года в Одессу из Тростянецкого района Винницкой области в командировку прибывает молодой главный инженер сельского Капустянского сахарного завода Юрий Карасик. Он останавливается на Слободке рядом с домом, снимаемым Богданом, и они через несколько дней подружились. Карасик прибыл в Одессу с целью спасения семьи своего друга Фельдмана, которой угрожало уничтожение в гетто. Он заменил им фамилию в паспортах на Гаврилюков и от греха подальше, чтобы не выдали предатели Родины, отвез их в Одессу к своим родственникам. Юрий Карасик и его супруга Светлана надежно подгримировали евреев, превратив их лица в чисто славянские, только курчавые волосы смуглого 15-летнего Наума могли при тщательном осмотре выдать его принадлежность к семитской расе. В отличие от своей супруги Светланы Юрий Александрович Карасик был убежденным поклонником украинского языка, считая этот язык самобытным, и на работе и дома в еще предвоенные годы разговаривал на чисто литературном украинском, давая повод недоброжелателям периодически «стучать» на него в КГБ. Но он был хорошим специалистом, и руководство завода его ценило, не давая в обиду. Когда случилась поломка механизмов и завод вот-вот мог остановиться, палочка-выручалочка Карасик надежно ремонтировал механизмы, исправляя даже серьезные поломки. Кроме того, он дружил с заведующим заводской лабораторией и членом партии Фельдманом, которого очень ценили на заводе и который постоянно всех защищал и особенно своего друга Юрия Карасика, оберегая последнего от любых неприятностей, даже таких серьезных, как подозрение в националистическом уклоне. Но вот наступила война и оккупация Винницы и области прорвавшимися немецкими войсками, и все изменилось. Теперь пришла очередь Карасика спасать семью Исаака Фельдмана, который в первый день войны ушел добровольцем на фронт.

Олиференко и Карасик после взаимной проверки очень подружились и первым делом решили выпускать прокламации, обличавшие нацизм и оккупационные власти на украинском языке. Карасик в сарае своих родственников быстро смонтировал первый станок, который по частям доставили ему студенты Одесского университета, взявшие их в разрушенной университетской типографии.

Ночами Олиференко и Карасик печатали до пятисот листовок, которые члены ОУНа расклеивали на заборах и домах Слободки, Молдаванки, Пересыпи и в центре города. Появились листовки даже на дверях здания магистрата и полицейских участков.

Полицаи то и делали, что срывали и уничтожали листовки, которые были приклеены таким клеем, что их было очень трудно отодрать от деревянного забора или каменного здания. Листовки свидетельствовали, что трудовая украинская Одесса не покорилась оккупантам и призывает народ бороться против них. В тексте листовок Олиференко подчеркивал, что украинцы Одессы готовы бороться совместно с другими национальностями против поработителей и всячески обличал расизм гитлеровцев.

Вскоре в группу Олиференко вступили грек Вичикаки и Семиоти, молдаванин Гуска, болгары — Бичур, Сермеджи, Бахчи-валджи, Хавалджи и представители других национальностей многонациональной Одессы. Тогда Олиференко предложил перейти к открытой борьбе с оккупантами. Был организован вооруженный отряд Одесского ОУНа в составе восемнадцати человек. Они все были вооружены огнестрельным и холодным оружием, которое было доставлено из Ивано-Франковска, где широко распространялось бандеровское движение.

По предложению Карасика решено было связаться с большевистским подпольем и так называемыми «катакомбистами» из отряда Молодцова-Бадаева и Авдеева-Черноморского. Архивы хранят сведения о встречах Богдана с руководством большевистского подполья, но дальше разговоров, вследствие обоюдосторонней неприязни, дело не пошло. Между тем предатель — начальник наземного партизанского отряда Бойко-Федорович выдал гестапо и сигуранце (румынская контрразведка) все сведения об участниках ОУНа и их встречах с большевиками. Произошел ряд арестов и девять участников ОУНа попали в тюрьму и подвергались пыткам фашистских палачей. Но ни один из них не выдал свою организацию, и они были отпущены из тюрьмы за недостаточностью улик. Подпольщики ОУНа залегли на дно, считая, что их выдали большевики, но архивы КГБ свидетельствуют, что их, так же как и большевиков-подпольщиков, выдал архипредатель Бойко-Федорович — командир наземного подпольного отряда, член партии большевиков, переметнувшийся на сторону оккупантов. Он выдал всех оставшихся на оккупированной территории подпольщиков, в том числе и первого секретаря Одесского подпольного обкома Петровского.

Спустя пять месяцев после вынужденного безделья ОУНовцы вновь начинают проявлять себя. На стенах медицинского института, университета, стоматологического техникума, мореходного училища появляются листовки и прокламации, призывающие к борьбе с оккупантами. В листовках клеймят позором предателей профессоров Часовникова и Заивлошина, прислуживающих оккупантам. По предложению Юрия Карасика ОУНовцы вооружаются и принимают решение начать террористическую деятельность. В феврале 1943 года на Дерибасовской угол Ленина двое вооруженных ОУНовца убили трех румынских офицеров. В марте на Пересыпи был подожжен гараж и сгорело шесть грузовых автомашин. В апреле 1943 года студенты ОУНовцы обстреляли группу немецких солдат и офицеров, в результате чего погибло двое немцев. В мае этого же года был пущен под откос в районе Раздельной товарный поезд, на котором немцы отправляли в Германию зерно. Все эти террористические акты ОУНовцев и распространение листовок патриотического содержания вызывали симпатии не только националистически настроенных украинцев, которых в Одессе было немного, но и патриотов всех национальностей, борющихся в оккупированной Одессе с фашистским зверьем.

В конце 1943 года борьба с оккупантами в Одессе достигла своего апогея. Активизировались беспартийные молодежные организации, комсомольцы, гагаузские и молдавские молодежные формирования. Усилился бандитизм, и криминальные элементы Одессы, а проще сказать — профессиональные уголовники, сконцентрировавшиеся вокруг авторитетного вора — Дяди Ешты, начали производить грабежи и даже убийства оккупантов. Карасик на общем собрании ОУНовцев предлагает консолидировать все силы в борьбе с фашистами. Олиференко поддержал Карасика, и в стан к Дяде Еште был направлен связной Роман Фельдман, шустрый и смышленый мальчуган, который принес ответ от Ешты, что он готов встретиться с представителями ОУНа. Вот как вспоминает это супруга Дяди Ешты Мария Ивановна Стоянова: «Встретились они у меня дома. Мы с Ештой жили на Слободке в собственном домике, оставшемся мне от отца. Мой отец был тоже уголовник. Он в общей сложности просидел при Советах восемнадцать лет. Мы с мамой его постоянно ждали. С детства я вращалась только среди уголовников, и мои супруги, а их было трое, тоже были авторитеты их этой среды. Мой супруг — «Дядя Ешта», был известнейший человек в уголовном мире. «Отрицаловка» всегда при любой власти находится вне закона и на нелегальном положении, а во время оккупации «Дяде Еште» приходилось труднее, так как он еврей. Я хорошо помню, как к нам пришел кудрявый мальчуган и принес «ксиву», а через несколько дней у меня дома появилось двое людей, разговаривающих по-украински. Они долго беседовали с Ештой. Он мне потом сказал, что они борются с немцами и являются украинскими националистами. Ештина бригада уже в то время вовсю сотрудничала с катакомбистами против оккупантов. Совместно с ОУНовцами они захватили продовольственный румынский склад на Живаховой горе, разоружив охрану, и продукты отдали нуждающимся семьям на Пересыпи, а также взяли себе для своих нужд. Помнится, вместе со студентами ОУНовцами они убили трех немцев, конвоирующих примерно пятнадцать заключенных, которые разбежались. Кстати, это очень помогло Еште, когда пришли Советы. Ведь воры при любой власти продолжают свое ремесло. Когда Ешта в 1946 году попался, то две девушки подпольщицы-комсомолки, которых освободили Ешта и ОУНовцы, узнав об этом, просили власть смягчить приговор. Ешта вместо восьми лет получил три года».

При приближении Красной Армии к Одессе Олиференко уезжает в Ивано-Франковск, а Карасик в село Капустяны, где вновь приступает к работе в должности главного инженера сахарного завода. СМЕРШ очень быстро выявил ОУНовцев, и все они были арестованы. Гуманный советский суд приговорил их к двадцати пяти годам лагерного режима. На Карасика сыпались доносы в КГБ о его украинском националистическом уклоне, но его не дает в обиду Фельдман, вернувшийся орденоносцем с фронта, который становится парторгом завода. В 70-е годы Карасик переезжает с семьей в Одессу, где занимает пост главного инженера сахарного треста. Этот глубоко интеллигентный, мягкий человек не дожил всего пять лет до воплощения своей мечты — самостоятельности Украины, за которую он всю жизнь боролся.

С введением НЭПа жалкое существование одесситов стало улучшаться. Заброшенные фабрики и заводы возобновили свою работу. Со временем Одесский морской порт преобразовался и начал продуктивно работать.

После осмотра помещения, рабочим все стало ясно: ночью было совершенно ограбление.

«Как же так, — возмущались рабочие, — товар прибыл поздно вечером и был тут же доставлен на склад. Как же преступники узнали о его существовании и так просто смогли проникнуть на территорию порта, найти нужный склад и совершить ограбление?». Прибывшие милиционеры, разводя руками, отвечали: «Без паники, разберемся!».

Розыскники пытались найти хоть какие-то улики, но преступники сделали свое дело чисто и аккуратно.

Бандиты проникли на территорию порта около двух часов ночи. Обезоружив охранников, направились сразу к нужному помещению и, сломав ломом железный навесной замок, вынесли со склада мануфактуру в мешках. Кроме того, преступники все были в масках и рабочих перчатках и таким образом не засветились.

Во второй половине дня в губком партии вызвали председателя ЧК Заховского и начальника уголовного розыска знаменитого и неповторимого в своем деле Барышева, а также секретаря бюро губкома Хатаевича.

Опытный Барышев берет под свою личную ответственность раскрытие этого преступления.

Пока оперативники опрашивали свидетелей и искали хоть какие-то зацепки, Барышев размышлял…

Профессиональный розыскник, обладающий железной логикой и тонкой интуицией, пришел к выводу, что в преступлении замешан кто-то из рабочих, который знает грабителей. Он и дал точную информацию: сколько охранников охраняют склад, когда прибудет груз и в каком количестве, в какой склад он будет помещен и когда рабочие придут за товаром.

Он решил лично опросить всех рабочих и стал вызывать их одного за другим в свой кабинет.

Барышев задавал им различные вопросы со скрытым смыслом и как бы между прочим непосредственно интересовался, не замечают ли они какие-либо изменения в поведении своих коллег?

Когда разговор со всеми рабочими был окончен, розыскник отметил галочкой фамилии двух людей, которые вызвали у него некоторые сомнения.

Как утверждали многие рабочие, их коллеги — Керманов и Стеклов — последнее время ведут себя несколько необычно: они стали раздраженными, невнимательными и замкнутыми.

Розыскник не стал их вызывать повторно. Он по своим каналам занялся их личной жизнью — с кем живут, какие изменения в семье и какие обстоятельства ввели их в депрессию с последующим неврозом.

Когда Барышев полностью изучил жизнь Керманова, тот автоматически перестал быть подозреваемым, так как его психологическое состояние объяснялось постоянными изменами жены, о которых муж стал догадываться всего два месяца назад. А вот рабочий Стеклов, наоборот, дал розыскнику небольшой лучик надежды в раскрытии этого преступления.

Дело в том, что совсем недавно освободился из мест лишения свободы его сын, осужденный за разбой на 8 лет заключения. За это время в жизни Стеклова многое изменилось — от него сбежала жена, потом он женился на женщине, которая была младше него на 15 лет. Семейная жизнь складывалась как нельзя лучше, пока не вернулся на свободу сын…

Из-за границы прибывали различные товары, которые имели большой спрос у населения Одессы. Многие люди ждали заказанный товар неделями, так как вошедшая в моду различная импортная мануфактура мигом улетала из-под носа запоздавших покупателей.

Рабочие порта попросили свое начальство рассчитаться за месяц их работы не деньгами, а тканями и одеялами, которые прибудут теплоходом на днях из эмиратских стран, и начальство дало свое согласие.

Долгожданный груз прибыл в Одесский порт, и привезенную мануфактуру сгрузили на склад, находящийся на территории порта. Утром рабочие пришли на склад, но к их большому удивлению и разочарованию товара там не было.

Розыскник стал размышлять: Стеклов на работе характеризовался как настоящий труженик, был активным участником различных общественных мероприятий. Но как повлияло возвращение сына из мест лишения свободы на душевное состояние этого терпеливого и морально устойчивого человека? Интуиция подсказывала, что эти события как-то связаны с ограблением склада.

Барышев пригласил на разговор Стеклова и еще раз убедился, что его подозрения обоснованы, так как при малейшем упоминании о сыне Стеклов начинал нервничать и переводил разговор на другую тему.

Барышев тут же навел информацию о сыне Стеклова Андрее и выяснил, с кем Андрей встречался за время своего пребывания на свободе.

Информация оказалась интересной. У Андрея был очень разнообразный круг общения — от художников и поэтов до бомжей и попрошаек.

При опросе некоторых художников — знакомых Андрея — картина его жизни стала более ясной: он до судимости увлекался искусством, особенно живописью, но, как большинство талантливых людей в тот период, любил заниматься творчеством под кайфом. Не рассчитав свои силы и возможности, перспективный Андрей вскоре оказался в наркотической зависимости, опустился до уровня бродяги и вскоре сел за разбой. Вернувшись после отсидки домой, он сильно поссорился с отцом, так как постоянно требовал у него денег, и снова стал общаться с людьми, имеющими сомнительную репутацию. Также розыскник узнал, что Андрей часто посещает Староконный рынок.

Барышев сразу же поставил на рынке оперов в штатском и с уверенностью стал ожидать результатов. На старом базаре города торговля была в расцвете. В основном торговали частные лица в магазинах и ларьках. В глубине рынка находились старые заброшенные помещения, среди них выделялся большой ларек, весь в грязи, в котором раньше процветала торговля мануфактурой. Именно этот ларек привлек внимание милиционеров — время от времени в него входили какие-то люди и что-то выносили под одеждой.

Опера стали преследовать двух неизвестных лиц и задержали их в квартире перекупщика краденого. При обыске у мужчин под куртками обнаружили ткань, а в заброшенном ларьке — большое количество мотков импортной ткани и одеял. Стало ясно, что правоохранительные органы обнаружили товар, который был украден из склада порта. Барышев не сомневался, что один из преступников — сын Стеклова.

На допросе Андрей признался, что подслушал разговор отца с его женой и узнал, когда рабочие ждут мануфактуру и в каком складе она будет храниться.

Кроме того, когда жена спросила Стеклова не боятся ли они ограбления, он ответил, что склад будет охраняться двумя охранниками-пенсионерами. Это и толкнуло Андрея на преступление, тем более, что у него были среди знакомых и воры, и перекупщики краденого, а заброшенный ларек, где он с другими наркоманами принимал постоянную дозу опиума, — стал отличным тайником.

Собрав группу воров-наркоманов, Андрей раздал им маски на лица, сделанные из женских чулок, рабочие перчатки, и банда отправилась на дело.

После ограбления Стеклов стал подозревать, что это дело рук Андрея, но он не мог дать показания на свое дитя и продолжал обвинять себя во всех грехах сына.

«Все прошло гладко, и нас бы не поймали, если бы не ваше нездоровое любопытство о состоянии рабочих», — этими словами закончил свое признание Андрей и подписал протокол, который лично прочитали и председатель облсовета Иванов, а также секретарь бюро обкома партии Хатаевич.

В течение месяца милиция сбилась с ног в поисках Крысы. Но искал его не только одесский уголовный розыск, но и так называемая «отрицаловка», возглавляемая «дядей Ештой». Этот закоренелый преступник и вор в законе еще с довоенных времен промышлял со своей шайкой как бандит-налетчик и во время оккупации. Будучи евреем по национальности, дядя Ешта избежал участи своих соплеменников. Он продолжал воровать, грабить и убивать немцев и румын, часто при этом помогая партизанам.

Ешта и его подручные — главари бандитских групп Пионер, Жокей, Гриб и другие были тоже возмущены убийством матроса, которого многие знали и даже были осведомлены, кому предназначались трофейные часы. Крыса входил в число воров-карманников самого худшего пошиба. Но тот факт, что он лишил жизни уважаемого всеми, прошедшего фронт матроса, который к тому же на днях должен был вернуться в родную Винничину, особенно возмутил их, и Ешта дал команду искать Крысу.

Вскоре убийца был найден на чердаке дома своей любовницы в Нерубайском. Он был аккуратно «запакован» и предстал перед суровыми очами Ешты.

— Где часы? — грозно спросил Ешта».

— Вот они, — ответил Крыса, дрожащей рукой вынимая их из кармана.

— Как ты посмел убить фронтовика? Ты ведь знаешь наши законы — отнять жизнь у человека может лишь Бог, а ты перешагнул его за эти жалкие часы.

Вскоре три запряженных лошадьми фаэтона повезли бандитов и связанного Крысу на 8-ю станцию Большого Фонтана. Въехав на территорию батареи, Ешта молча последовал за дневальным к Алексею Иглову. О чем они разговаривали минут двадцать, никто не знает. Однако командир батареи сразу же выстроил всех батарейцев. Напротив стояли семеро в штатском и связанный по рукам и ногам Крыса. После этого дядя Ешта на шаг приблизился к строю.

— Нас, наверное, нельзя назвать партизанами, но мы тоже убивали румын и немцев, — сказал он. — Кроме этого, мы грабили склады и брали продовольствие, но не только себе. Мы раздавали его нуждающимся землякам-одесситам. Нас обычно называют «отрицаловкой» за отрицание законов. Однако мы гордимся тем, что мы живем по людским понятиям, которым чужда подлость. Человек по кличке Крыса не просто вор. Он подлый убийца, и наш суд будет судом по законам военного времени.

Узнав, что его приговорили к смерти, Крыса страшно испугался.

— Не губи душу, Ешта, — взмолился он. — Я обещаю всю жизнь кормить семью Нащекина.

— Семью Нащекина мы прокормим сами, — заявил Ешта, передавая командиру батареи часы убитого и в придачу к этому — большую золотую луковицу-часы с золотой цепью, бриллиантовый перстень, заколку, а также три тысячи рублей.

— Все это для племянника фронтовика, — уточнил он. — Ну а теперь твоя очередь, Крыса, получать по заслугам.

С этими словами он трижды выстрелил в Крысу и, когда тот упал, добил его.

После этого помощники Ешты завернули Крысу в одеяло и погрузили в фаэтон. Через 10 минут пролетки покинули территорию батареи.

Эту историю мне рассказал член группировки дяди Ешты — бандит по кличке Гарик. Впрочем, она полностью подтверждена и отставным капитаном 2-го ранга бывшим командиром батареи Алексеем Игловым.

На 8-й станции в 1944 году бродили разные люди. Возвратившиеся из эвакуации люди расстраивали свои незамысловатые домики, мальчишки из окрестных мест приходили в только что открывшийся дом отдыха со звучным названием «Госторговля». Здесь же тусовалась и шпана, а также профессиональные бандиты, которые не бросали своего криминального ремесла даже во время оккупации. Один из них, худосочный Саша по кличке Крыса за хитрый оскал лица как-то привязался к Нащекину, любуясь его часами. У него и возникла мысль завладеть ими. Но как ни льнул этот проходимец к Нащекину, как ни уговаривал того продать или обменять часы, ничего не помогало. Нащекин не хотел расставаться со своим богатством, более того, он стал относиться к ним еще более бережно.

В один из дней Крыса пригласил Нащекина выпить кружку пива и потолковать.

— Если будем толковать о часах, — сразу предупредил Семен, — то из этого ничего не получится. Я забираю их домой и подарю племяннику, тем более что в письмах я уже их обещал, и он ждет.

— Нет, что ты, — стал отпираться Крыса. — Я хочу поговорить о шомполах к ружьям. Я знаю, что ты делаешь их, и хочу у тебя купить.

— Но если речь идет о шомполах, — согласился Семен, — то за кружкой пива мы договоримся.

12 октября 1944 года прямо на 8-й станции Большого Фонтана, недалеко от батареи, в лесочке, который, к сожалению, ныне уже не существует, они и встретились. Семен прилег на траву, накрыл землю чистой простыней, поставил на нее пол-литра самогонки, а бандит Крыса принес соленые огурцы, помидоры и буханку черного хлеба. В те годы это была изысканная закуска, и самогон, подкрепленный подобной закуской, производил неотразимое впечатление.

Время тянулось долго. Вначале торговались за шомпола, которые Семен принес сразу в количестве шести штук, а затем разговор зашел и о часах. Крыса вынимал деньги, давал за часы 200 рублей, но Семен был непоколебим.

— Я везу эти часы своему племяннику Шурику, — говорил он. — Парень ждет эти часы, он не видел дядю четыре года. Ты даже не представляешь, как он обрадуется.

Но подвыпивший Крыса почти не слышал слов Нащекина. Его охватил азарт. Воровская, бандитская сущность брала верх над рассудком.

Семена Нащекина любили все, от матроса-новичка до командира батареи. Он прошел фронт, был дважды ранен и контужен, награжден тремя боевыми орденами и шестью медалями. Но это не остановило Крысу, психология которого полностью соответствовала кличке. Ни слова не говоря, он вынул финку и ударил Нащекина в грудь. Нож попал прямо в сердце, и Семен сразу же упал, как подкошенный. Сняв с руки Нащекина часы, Крыса удалился.

Мертвого Нащекина нашли только через два часа после отбоя. Была вызвана милиция, и судмедэксперт зафиксировал смерть от ножевого ранения в сердце. Сослуживцы узнали, что у Нащекина пропали трофейные наручные часы с боем, которыми он очень гордился. Некоторые матросы видели Нащекина и Крысу, которого знали по танцам в доме отдыха.

Дисциплина у Иглова была железная: до 12 часов дня матросы драили пушки, которые, впрочем, и без того находились в образцовом состоянии. Выправка у батарейцев также была отличная. Среди матросов охраны особенно выделялся Семен Нащекин, прошедший фронт морской пехотинец. Он был несколько раз ранен и дослуживал последние месяцы на батарее Иглова, чтобы потом уволиться в запас и уехать в родную деревню на Винничине. Единственным богатством Семена были трофейные часы с боем, которые он носил на руке и всем показывал.

На батарею заходили загоревшие одесские мальчики со Среднего и Большого Фонтана. Они любили дядю Сеню, который подкармливал их хлебом и в оловянной кружке прямо на разведенном костре особым образом готовил мясо со шкварками, которые были излюбленным лакомством детворы. Да и кто мог не любить этого доброго и приветливого человека, которого не ожесточили ни фронт, ни гибель родных в Тростянце!

— Вот приеду домой, — говорил Нащекин, — и прямо возле ставка начну отстраивать родительский дом. Заведу хозяйство, а затем обязательно женюсь, ведь в доме должна быть хозяйка.

Предметом особых мечтаний Семена были козочки, которых он планировал развести дома. У живущей возле батареи старушки Марины было три, и Семен постоянно помогал ей, цедил молоко, косил сено, а также добровольно выгребал отходы из сарая. Служба подходила к концу, и Семен все чаще грустил, чуть ли не ежедневно отправляя письма своему единственному родственнику в Тростянец, где тот работал в обувной мастерской. Оставалась всего одна неделя до отъезда Нащекина из Одессы. Его уже не назначали в караул, но он по привычке вставал в 6 утра и убирал матросский кубрик. Он как-то весь подтянулся, стал очень худым и стройным. С любовью посматривая на часы, Семен ждал того момента, когда по приезде домой он подарит их своему племяннику, которому недавно исполнилось 16, мечтавшему поступить в медицинский институт. В мечтах Семен уже видел племянника местным врачом, работающим в Тростянце и пользующимся уважением у селян.

Это случилось вскоре после освобождения Одессы от оккупантов. На 8-й станции Большого Фонтана сразу после боев разместилась береговая морская батарея. Начальник батареи капитан третьего ранга Алексей Иглов, видимо, очень хотел быть похожим на героя русско-турецкой войны прапорщика Щеглова. Он то и дело всматривался в морскую даль, словно ожидая высадки вражеского десанта, хотя война уже откатилась далеко отсюда и солдаты союзной фашистам Румынии беспорядочно отступали по своей территории.

Сегодня лагерь — это прежде всего бюджетная организация, которая всего на 40 % обеспечивается государством. Получаемые централизованно средства идут на зарплату сотрудников, расчеты за электроэнергию, водоснабжение и тепло. На остальные же нужды, включая расходы на питание и содержание, заключенные зарабатывают сами, а это сегодня непросто. Чтобы свести концы с концами, руководителю исправительно-трудового учреждения необходимо дальновидно руководить производством. И параллельно с этим решать сугубо профессиональные проблемы: прививать трудовые навыки бывшим ворам, мошенникам и проституткам. Чем только ни приходится заниматься заключенным: шить костюмы, постельное белье, выполнять другую работу, которая позволяет выживать, и по ходу исправляться.

Одна из особенностей заключенных, отбывающих наказание в Одесской области, состоит в том, что многие из них имеют низкий уровень развития, а большинство вышли из неблагополучных семейств. Времена изменились. Сегодня психологи помогают осужденным в преодолении проблем, возникающих в результате их длительного пребывания в лагерях. Велика роль психологов в поддержке и реабилитации ВИЧ-инфицированных и наркоманов.

Вместе со всей украинской пенитенциарной системой наша региональная тоже меняет свой облик. Особенно заметные сдвиги произошли после принятия новых законов Украины, давших осужденным больше прав и свобод. Несмотря на целый ряд проблем, мы постепенно приближаемся к европейским стандартам, имеющим в основе гуманизм и сострадание к человеку.

Объем и конструкция построек были далеки от «тюремного замка» (как тогда называлась тюрьма), и поэтому уже в 1815 году граф Ланжерон обратился к руководству департамента полиции с просьбой финансировать постройку такого сооружения в Одессе. «По здешнему краю много людей, которых нужно карать, но нет тюремного дома и острога», — сообщал он. Но в тот период подобные вопросы решались не сразу. Градоначальнику было указано, что «В Одессе многое не соответствует пенитенциарной науке. В частности, нет достаточного пространства для занятий трудом заключенных».

Только в 1891 году была наконец осуществлена закладка нового тюремного замка. Городская дума при активнейшей помощи известного одесского мецената Маразли выделила 15 десятин земли около Нового христианского кладбища по Люстдорфской дороге. Сооружение было спроектировано профессором архитектуры А. Томишко. Следует сказать, что на V Международном тюремном конгрессе в Париже в 1895 году одесский тюремный замок наряду с московским были отмечены как лучшие во всей Российской империи, где, кстати, функционировали 895 тюрем.

Забегая вперед, отметим, что у пенитенциарной системы в условиях СССР было много общего с царской Россией. Это объяснимо. Дело в том, что в армии, уголовном розыске и милиции послеоктябрьского переворота прошла кадровая чистка. А вот в пенитенциарной системе изменений почти не наступило, и многие из ее прежних работников спокойно трудились до 1934 года и спокойно ушли на пенсию. Мало того. Авторитет некоторых царских тюремщиков был настолько велик, что даже бывший соратник Ленина Бронштейн взял себе псевдоним Троцкий — по фамилии одного из них.

Преступники уже существовали, а вот тюрем-то и не было. Это вынудило Дерибаса пренебречь законами Российской империи 1560 года, запрещающими содержать осужденных в глубоких ямах. По его приказу были вырыты двадцать таких ям, которые сразу же были заполнены ожидавшими следствия и получившими срок людьми. Так как финансирования на содержание преступников вообще не было предусмотрено, то Дерибас дал указание попарно заковывать их в ножные и ручные колодки и выводить в общественные места, в первую очередь, на базары, для выпрашивания милостыни у прохожих. Такой порядок, правда, просуществовал недолго.

Развитие Одессы и приток в город большого количества жителей из окрестных сел, а также из центральной полосы России вызвали значительный прирост населения, но уровень преступности заметно упал. Свою роль тут, наверное, сыграла и жесткость наказания. Сменившие Дерибаса градоначальники построили для содержавшихся под стражей и осужденных специальные помещения. Справедливости ради надо отметить, что они далеко не во всем отвечали предъявляемым требованиям и не отвечали существовавшему тогда стандарту.

Как во всем мире, в различные периоды развития общества в нашем регионе издавна появились люди, переступившие закон.

Власти всегда стремились изолировать их от общества и в то же время создать такие условия, которые позволяли бы человеку стать на путь исправления.

Одесса как один из молодых городов Российской империи с первых дней своего существования столкнулась с проблемой криминала. Речь шла, в частности, о таком экзотическом для нашего времени преступлении, как воровство женщин из окрестных сел, убийствах на бытовой почве, а также кражах государственного и личного имущества. Благо что строительство города и порта представляли для этого широкую возможность.

Практически сразу после покупки драгоценную корону выставили на всеобщее обозрение. Неприятности начались тогда, когда в Лувре появились профессор Петербургского университета А. Веселовский и известный мюнхенский историк А. Фуртвенглер. Если первый только засомневался в подлинности шедевра, то второй убедительно доказал, что тиара действительно является произведением ювелирного искусства. Но не более того.

Увы, их доводы были действительно неопровержимы. Отсутствие в фигурах античной пластики, а также сюжетное искажение (у древних греков боги ветров всегда изображались в виде мужественных атлетов, а не детей) говорили, что перед ними — подделка. Тем не менее дирекция Лувра поначалу из гордости просто не хотела прислушаться к мнению известных специалистов, чтобы не признаваться в просчете. Сомнения окончательно развеялись после появления в одной из парижских газет такого сообщения:

«Гравер Израиль Рухомовский, проживающий в Одессе по улице Успенской в доме № 36, объявляет с полной категоричностью, что именно он является творцом тиары, выполнившим заказ за две тысячи рублей в течение восьми месяцев. Он готов доказать свое авторство, если правительство Франции оплатит ему командировочные».

И правительство Франции согласилось!

В апреле 1903 года одесский ювелир Израиль Рухомовский прибыл в Париж. Ему быстро удалось доказать, что именно он является автором выставленного в Лувре творения.

Разразился страшный скандал, и тиара была немедленно спрятана в запасники музея. Сам Рухомовский не пострадал — во-первых, его творение прогремело на весь мир, а во-вторых, один американский импресарио предложил ему за кругленькую сумму турне по США, во время которого мастер подробно расскажет всем подлинную историю создания знаменитой фальшивки. Ювелир тут же согласился.

Тем временем Гохманы, Фогель и Шиманский жили как в раю, швыряя деньгами налево и направо: вездесущее правосудие так и не настигло их. Тиару же передали в Музей декоративного искусства Парижа, где она хранится и по сей день.

«Коммерсанты» не случайно взялись за подделку тиары: из истории им было известно, что ольвийцы откупались от воинственного Сайтоферна 900 слитками чистого золота и тиарой. Но когда и этого алчному скифу показалось мало, греки вынуждены были укреплять стены своих крепостей, а не умасливать врага. Тиара Сайтоферна еще не найдена, а значит, мнимая находка сулит большие деньги.

Братья Гохманы любезно были представлены директорам Венского императорского музея Бруно Бухеру и Гуго Лейшингу. Удивленные увиденным, директора поинтересовались: как это небогатым людям удалось стать обладателями столь ценной реликвии? Братья объяснили, что вложили в это приобретение все свои деньги. Однако после нескольких часов трудных переговоров Бухер и Лейшинг (к своему счастью) были вынуждены отказаться от «заманчивого» предложения, так как заплатить запрошенную проходимцами сумму были просто не в состоянии.

Первая попытка не удалась, зато удалась вторая. Гохманы не напрасно не теряли надежды на удачу. Вскоре они нашли двух компаньонов — владельца антикварной лавки Фогеля и венского маклера Шиманского, которые согласились стать их эмиссарами в парижский Лувр. Тамошние ученые просто замерли от восторга: золотая корона действительно вызывала восхищение. Но цена — 200 000 франков — вызвала настоящий шок.

Встреча высоких договаривающих сторон состоялась в Лувре в 1896 году. По одну сторону стола сидели искусствоведы с мировыми именами во главе с директором музея господином Кемпфеном, по другую — малоизвестный антиквар Фогель и его компаньон Шиманский. Как тщательно ни рассматривали профессионалы тиару, они так и не выявили подделки — вот такими мастерами оказались «рукодельники»-одесситы. В результате реликвия была с блеском продана.

Правда, денег для расчета у знаменитого музея не было. Выручили Лувр богатые меценаты — они внесли свои средства, но при условии, что их потом вернет правительство Франции. Таким образом, братья Гохманы получили 86 тысяч франков, Шиманский и Фогель соответственно — 40 и 74 тысяч.

Шепсель Гохман был хорошо известен в родном для него городе Одессе. Вместе с братом он прославился как «великий коммерсант», скупая буквально все, что впоследствии можно было бы с выгодой продать, — это у Гохмана отлично получалось. Работая «по мелочам», братья Гохманы скопили неплохой капитал. Но главным богатством Шепселя были все-таки приобретенные навыки, практика и знание в своей основной «профессии» — археологии.

Коммерсант быстро и успешно поставил на широкую ногу продажу простакам богатеям «археологических находок» — в основном фрагментов мраморных плит с надписями на древнегреческом языке. Но вскоре интерес коллекционеров к плитам иссяк. И тогда расчетливые братья решили заняться подделками из золота.

Для начала Гохманы тщательно изучили историю нашего края и особенности ювелирной работы разной поры. Затем они заказали специалисту кинжал и корону из золота. Когда «шедевр» был закончен, мошенники взяли в дело знакомых, которые под видом крестьян отправились к знаменитому николаевскому ювелиру Фришену.

Тот был немало удивлен, когда работяги вынули из грязной сумки золотые кинжал и корону, найденные ими якобы во время полевых работ. Пораженный увиденным, любитель древностей без колебаний купил их за десять тысяч рублей, переплатив проходимцам более чем в десять раз.

Обман, правда, обнаружился не сразу. Нарадовавшись покупке, Фришен отправился в Одессу, чтобы похвастаться ею перед друзьями. Но проведя по их совету экспертизу, он чуть не получил инфаркт: директор Одесского археологического музея, к которому обратился коллекционер, безапелляционно заявил, что это подделка. Опасаясь расследования, которое начали одесские правоохранители, братья Гохманы отправились за границу. Вскоре аферисты прибыли в Вену, но не с пустыми руками — с тиарой Сайтоферна.

Вместе с интересом к древностям появились и люди, которые торговали ими и определяли ценность той или иной вещи. Собиратели по большей части всегда были дилетантами, вынужденными доверять специалистам. А ведь имея дело с любителем, трудно удержаться от соблазна и не воспользоваться своим профессиональным превосходством.

Таким образом, в начале XIX века изготовление фальшивых «шедевров» стало чрезвычайно прибыльным делом. Например, появились «собственноручные» письма Ивана Грозного, дневники князя Курбского и другие. В последние годы автором этой статьи был установлен фальшивый характер документов, касающихся отношений генерал-губернатора Новороссийского края светлейшего князя графа Михаила Воронцова и Александра Пушкина. Дело в том, что изданные дневники Воронцова, в которых идет речь о взаимоотношениях жены Воронцова — графини Елизаветы Браницкой — с поэтом, являются грубой фальсификацией и не соответствуют действительности. Во время пребывания в Одессе Пушкин официально занимал чрезвычайно низкий чиновничий пост, а поэтому лично не знал Елизавету Ксаверьевну и тем более никогда не появлялся у них в доме. Подхваченная пушкинистами фальшивка, к сожалению, до сих пор является основанием для введения в заблуждение людей относительно «любовных утех» поэта.

К числу примеров подделок шедевров древности относится и знаменитая одесская афера с тиарой.